Возможность обозначения гласного сначала возникла в конце слова сама собой в процессе языкового развития. Вследствие исчезновения кратких конечных гласных именительно-винительный пад. ’abī «мой отец, моего отца», до тех пор писавшийся ’b, и родительный пад. ’abija «моего отца», до тех пор писавшийся ’bj, совпали в произношении ’abī. Так что, когда для этого ’abī стали употреблять форму родительного пад. ’bj, то не только «мой» оказалось графически выраженным, но и само собой возникло обозначение долгого -ī в исходе слова посредством j. Соответственно мужское имя Panamuwa, писавшееся Pnmw, превратилось в Panamū, а -w стало письменным выражением долгого -ū и смогло быть перенесено на pa‘alū «они делали», которое стало писаться p‘lw.
Не исключено, что возникновению scriptio plena способствовали клинописные написания типа аккадских ki-i = kī «как», ša-du-u = šadū «гора».
Обозначение долгих ī и ū посредством j и w ограничивалось первоначально только исходом слова, что видно по арамейской надписи Закира (нач. 8 в до н.э.) и древней еврейской надписи из Силоамского туннеля (8 в до н.э.). Лишь на древних еврейских черепках из Лахиша (прибл. 6 в до н.э.) впервые появляются внутри слова написания ’jš для ’īš «человек» и m’wmh для mə’ūmāh «что-то». Сложнее обстояло дело с графической передачей -ā в исходе слова. Аналогично сказанному относительно развития ’abija в ’abī знаком ’ в древнееврейском *maṣa’a «он нашёл» (писавшемся mṣ’) первоначально обозначался согласный, и только в дальнейшем вследствие языкового развития *maṣa’a в maṣā(’) он стал восприниматься как обозначение долгого -ā. Но до употребления знака ’ также и для -ā- внутри слова в древнееврейском так дело никогда и не дошло. Лишь в арамейском по языку Вавилонском Талмуде (4-6 вв до н.э.) bənātā «дочери» пишется bn’t’
В общем следует сказать, что древние семитские языки пришли стихийно к только к передаче долгих ī и ū сначала в конце слова, а позже и в середине, но даже передача долгого ā на исходе слова носила более или менее случайный характер.